Каждое утро в Хогвартсе начинается по одному шаблону, одинаковому и однообразному что заевшая пластинка, которая повторяет свой монотонный напев раз за разом, и которую лень снять с проигрывателя. Каждое утро все ученики с заспанными лицами выбираются из своих гостиных, плетутся в Большой Зал, там уже мажут свои тосты до чертиков надоевшим джемом и запивают всю эту радость тыквенным соком, от одного запаха которого уже начинает тошнить. Но вообщем-то разговор сейчас не о заспанных лицах и даже не о тостах, а о вполне конкретном существе, что на данный момент поднималось по высоким ступенькам вверх.
Кейбл - существо, исключительно обитающее в коридорах. Неважно, как. Неважно, с кем. Но только там можно заприметить его во время «еще не еда, но и не вынесение мозга/трудовые учебные будни». И, вроде как, по всем расписаниям и особенностям положения Марса в форточке, сейчас он должен находиться где-то на коридорной трассе «статуя Бориса Бестолкового - Двери Большого Зала». Какого Салазара его занесло в совятню? О, да он и сам не мог дать точного ответа на этот вопрос.
Хотя, наверное, ответ-таки был. Просто осточертело видеть каждое утро одни и те же лица. Надоело. Мозгу нужна разрядка. Неважно, каким образом, но нужна. Причем срочно. Именно поэтому вместо стен Большого Зала Рейден сейчас лицезрел деревянные балки совятни, на которых уютно разместились дремлющие совы. 
Пусто. Тишину разрывали лишь редкие уханья сов. Да и не удивительно. Только Кейблу могло прийти в голову ни свет ни заря тащиться через весь замок в совятню без какой-либо весомой причины. Но это все равно куда уж лучше Астрономической Башни, ведь его могло занести и туда.
Добравшись-таки наверх, Рейд подошел к огромному окну, устраиваясь на заледеневшем подоконнике. Плевать, что зима. Плевать, что слизеринец сидит не в мантии, а на мантии, да ещё и на каменном подоконнике. Волосы, не до конца просохшие после утреннего душа, развеваются на холодном ветру и грозят простудой, которая каждому уважающему себя студенту есть лучшая подруга, если он, конечно, не имеет ничего против Больничного крыла и - ах, какая жалость! - пропущенных уроков. Зарумянившееся от холода лицо выражает крайнюю степень задумчивости, а замёрзшие пальцы, не прикрытые перчатками, теребят узел галстука на шее. Темные, почти черные глаза, чуть прищурившиеся от всё ещё весьма ощутимого ветра, который, однако, с каждой минутой сходит на нет в преддверии рассвета и явно тёплого дня и, на прощание, издевается над волосами Рейда, то и дело щекочущими лицо и заставляющими щуриться ещё больше, смотрят то вдаль, на светлую предрассветную полосу неба на горизонте, то в никуда, на собственные мысли, которые с утра, после сна, почти как всегда, тревожного, бывают громче обычного.
А за окном падают огромными хлопьями снежинки, прорывая холодный воздух и осторожно ложась на землю, словно бы пытаясь не помешать еще спящему замку. Здесь хорошо. Здесь спокойно. Здесь кажется, что проблемы и глупые сны, что еще полчаса назад казались кошмарами, уносятся куда-то вниз с этими снежинками. Кажется, что они не вернутся. Но это лишь глупые предрассудки. Они вернутся. Но не сейчас. Позже. И к этому Рейд был готов. Лишь бы ему оставалась хотя бы эта маленькая иллюзия спокойствия.